Ориентированные на альтруизм. Одновременно формировалась и другая прослой-ка, где ставка на независимость тоже считалась главной, но имела под собой част-нособственническую основу. Их называли «кулаками» – тоже наш специфический язык. «Мироедам» и эксплуататорам, для которых «священное право частной соб-ственности» было гарантией социального статуса и которым, по выражению одно-го из героев М.Горького, «не было никакого дела до всяких там министров», не по-зволили стать буржуазией в общеевропейском понимании этого слова. Интелли-генция же осталась как филогенетически прогрессивный, но сугубо российский феномен. О нем нужно составить определенное мнение.
Как индивид, претендующий на такое звание, человек не маркируется собст-венностью. Он может быть более или менее обеспечен, но не это главное. Интелли-генты не делят себя на прослойки нищих и состоятельных. Главное – они не зани-маются прямой эксплуатацией человека человеком, а если имеют отношение к средствам производства, то косвенное (получая ренту в той или иной форме). В обычном понимании он должен заниматься интеллектуальным трудом или хотя бы быть достаточно образован для того, чтобы его социальные установки и нравст-венные ориентации были осмыслены, даже если он рабочий или безработный. И быть готовым к жертве во имя идеалов, а сами идеалы не могут быть человеконе-навистническими. Такое отчуждение в обществе, где правовые институты ориен-тированы на коллективную ответственность, дается не без труда, и людям, вы-бравшим эту роль, приходится сопротивляться известному нажиму (как заметил У.Шекспир, «добродетель нуждается в оправдании»). Тем более, если свои взгляды они хотели бы довести до сведения окружающих. Быть интеллигентом не только для себя, но и для других. Тут-то на авансцену и выступает противоречие, о кото-ром уже в течение полутора веков не устают дискутировать специалисты в области российского национального характера. А именно, по своему стремлению к само-достаточности интеллигенция обгоняет психологию масс, а по отношению к собст-венности ориентируется на устаревшие модели поведения. Такая двойственность придает этому феномену типично русский колорит юродства (высокие побуждения вне материальной независимости всегда выглядели сомнительно).
«Мы постигали азбучные истины, Азы капиталистического производства. Так, мы обнаружили, что бизнес – не порок. Для меня это было настоящим откровени-ем, так уж мы воспитаны. В Москве деловыми людьми называют себя жулики и аферисты. А уж в литературной, богемной среде презрение к деловитости – не-скрываемое и однозначное. Идея трезвого расчета нам совершенно отвратительна. Слова «дебет», «кредит» – нам и выговорить-то противно. По-нашему, уж лучше красть, чем торговать… Но не к деньгам стремится умный бизнесмен, он стремится к полному, гармоническому тождеству усилий и результата. Самым доступным по-казателем которого является цифра… В сфере духа Модильяни – гений. А худож-ник Герасимов – пошляк и ничтожество. Но в сфере рынка Модильяни – хороший товар, а Герасимов – нет» – писал С.Довлатов, эмигрировав в Америку. Мы оста-емся дома, и перестройка в чем-то изменила наш образ жизни, но почти не тронула психологию. И продолжаем обращаться с призывами о независимости духа к мате-риально и социально зависимым людям.
В том, чтобы увлечь отвлеченными идеями людей, не способных самостоя-тельно жить и мыслить, ничего удивительного нет. Религиозные секты делают это без особого труда и в широких масштабах. Если обращаются к предрассудкам и подсознанию. Личностно ориентированное просвещение требует как минимум об-щего языка, и тут и интеллигенции с народом далеко не все ладится. С первых лет ее появления в нашем отечестве взаимное непонимание носит самый курьезный характер. Как заметил М.Е.Салтыков-Щедрин, крестьяне тащили в участок даже тех, кто хотел объяснить им, как бороться с колорадским жуком. «В глубину отече-ства убежит, что ли? Да ведь там мужики живут, настоящие, посконные, русские; этак ведь современный-то развитый человек скорее предпочтет острог, чем с таки-ми иностранцами, как наши мужики жить»- говорит Р.Раскольникову следователь в романе Ф.М.Достоевского. Языковая проблема как стояла в ХIХ веке, так стоит и поныне, когда наша социальная поддержка выходит за рамки социального обеспе-чения и берет ориентир на достойное существование. Особенно в работе с людьми, не без оснований считающими себя аутсайдерами, отщепенцами или изгоями. Не-даром когнитивной психологии, а в ней – психосемантике уделяется так много внимания. В эпоху надвигающейся глобализации важнее всего одинаково пони-мать смысловое значение институтов (совокупность норм, заключающих однород-ное содержание, определяющих однородные отношения, например, юридических – институт собственности, договора, брака и т.п., или социальных – гласности, демо-кратии, свободы совести и др.).
В словесный обиход решительно входит эпитет «продвинутые». Его истолко-вывают по-разному в зависимости от обстоятельств, но в нашем изложении (при-менительно к филогенезу личности) он означает – достигшие определенного уров-ня в понимании общественных отношений. Те, кто понимает друг друга независи-мо от классовых, сословных, расовых, религиозных, национальных и прочих идео-логических предрассудков. Смысловые ориентации таких людей совпадают в плоскости идеалов общечеловеческого свойства. В европейской модели человека продвинутые свободны и независимы от предрассудков, даже связанных с частной собственностью. Она сыграла свою роль и выполнила задачи по формированию личности, так что теперь постидустриальный исторический процесс пошел дальше, оставив ее где-то в глубине фундамента. Продвинутые в нашем отечестве (пока мы говорим только об интеллигентах) по-прежнему мучаются дилеммой: держаться частнособственнических ориентаций, пока национальный характер не приобретет личность как таковую (пройти сквозь царство лавочников, как рыцарь в европей-ских сказках сквозь дремучий лес к светлым горизонтам), или надеяться перемах-нуть в новую реальность каким-то иным волшебным способом (как Иванушка-дурачок в сказках российских). При всей наивности такой постановки вопроса он именно так и выглядит (психологический подтекст сказок, живущих веками, не стоит недооценивать). И те, кто решил заниматься социальной поддержкой непри-способленных людей, должны присмотреться к себе и сделать выводы, куда и в чем они продвинулись в работе над собой после школы. Ничто так не отталкивает нас в другом человеке, как нечеткость принципов, если он не просто плывет по те-чению, а намерен повлиять на мотивы нашего поведения. Так что знать в какой точке филогенеза личности располагаются собственные установки если и не строго обязательно, то очень желательно.
Что касается патогенеза, то его выраженные формы мы оставим пациентам, клиентам, подэкспертным – тем, с кем приходится работать. Сам же работник если и имеет какие-то отклонения в виде измененной почвы, то не более чем индивиду-альные отличия, препятствующие эффективному межличностному взаимодейст-вию, когда «человек хочет, да натура не позволяет». И здесь ключевым признаком, по-видимому, следует взять свободу воли в достижении желаемого. Так что извест-ный тезис «врач, исцелись сам» в нашем изложении зазвучит как «социальный ра-ботник, поставь себе психологический диагноз». О логике диагностического мыш-ления мы и намерены поговорить.

Все начинается с интеллекта, а в нем с гибкости ума: сообразительности, проницательности, креативности – тех качеств, которые относятся больше к адап-тивности, чем к эрудиции. Простое знание мало помогает в общении, так что пословица «сколько книжек ни читай, умнее не станешь» тут как нельзя кстати. Самым нежелательным качеством для нашей работы бывает простая глупость – шаблонность подхода, стереотипность в использовании метода, монотонность обращения, одним словом, неумение на основе полученного знания при-норавливаться к реальной ситуации. К сожалению, такие случаи имеют место быть. Вторым по значимости качеством следует считать эмоциональную окраску когнитивного – способность к сопереживанию на уровне идеи. Без него тот, кто собирается психологически воздействовать, остается как бы «зимой и летом одним цветом». Он навязывает свое чувство, вынуждая собеседника считаться с его образом мыслей, что обычно вскоре начинает раздражать. Некоторые называют такое свойство эмпатийной гибкостью мышления. Затем следует составить мнение, в какой мере Вам свойственно устанавливать ассоциации между впечатлениями на основе логики (по частоте встречаемости фактов, совпадении событий, на основе теории), а в какой – кататимно. В последнем случае можно не сомневаться, что и остальные признаки архаичности мышления будут в той или иной мере влиять как на выводы, так и на манеру воздействия. Давно замечено, что примитивные умом люди очень склонны объяснять другим свою мысль, используя притчи. Однако этот излюбленный проповедниками метод только кажется простым. Он требует чрезвычайной точности сравнения с учетом коллективного разума аудитории. В неумелых руках даже в обращении к одному человеку смысл притчи остается понятен лишь самому говорящему. Искусство пользоваться образами требует хорошей интуиции. И лишь в последнюю очередь следует оценивать эрудицию и широту мышления. Они хороши для обобщений, но мало помогают в работе с живым человеком.
Проанализировав специфику интеллекта, переходим к психике (высшей нерв-ной деятельности), индивидуальные отличия которой могут создавать определен-ные препятствия в общении. Не следует забывать, что людей очень раздражает диссонанс в темпах психических процессов с собеседником. Вязкость мышления воспринимается как несообразительность, а повышенная скорость течения ассо-циаций – как легкомыслие. Тем более, когда встречаются люди с полярными отли-чиями. Здесь недалеко и до конфликта. Перцептивная недостаточность, лежащая в основе тревожной неуверенности, может вызвать недоверие у человека, который не чувствует никакого повода для беспокойства в обсуждаемой ситуации. Будучи вынужден приноравливаться к манере переживания собеседника, он сразу в чем-то ему не доверяет. И, наконец, совершенно не исключено, что минимальная мозговая дисфункция присутствует и у самого психолога, обусловливая раздражительность, утомляемость, эмоциональную лабильность. Совершенно ясно, что такие качества нужно уметь достаточно надежно скрывать от окружающих.
Современная психология предпочитает вместо четырех классических видов темперамента его различные уточняющие характеристики эмоционально-волевой организации психического склада, что в своей основе означает врожденную манеру поведения. Так что гипертимность с тенденцией игнорировать вкусы окружающих, тревожная готовность с пессимистическим уклоном, флегматичная интровертиро-ванность или ровная устойчивость (стабильность) вполне сопоставимы с традици-ей. Данные о темпераменте важны для оценки «гомономности» или «гетерономно-сти» человека в ситуации. Если обстановка соответствует присущей от рождения манере реагировать, особых противоречий не возникает, если нет – какой-то дис-комфорт будет присутствовать всегда.
За темпераментом следует характер в его фенотипически обусловленных свойствах. Здесь необходимо сосредоточить внимание на том, что принято назы-вать «местом наименьшего сопротивления». Когда ситуация «как ключ к замку» подходит к нему, реакция будет зависеть не столько от обстоятельств, сколько от имеющихся предрасположений. Истерик всегда истерик, в горе и радости. И если Вам свойственно поддаваться гипобулической воле, нужно тренировать как можно больше вариантов поведения, которые можно было бы использовать при отступле-нии от сильного эмоционального воздействия. Человек паранояльного склада вос-принимает подозрительно самую искреннюю экспансию со стороны, но умение маскировать свои чувства вполне доступно разуму. Шизоид, ориентирующийся на внутренние смыслы, далеко не всегда понятные окружающим, должен постигать образ мысли других людей, чтобы не терять связующих ассоциаций. При отсутст-вии социальных инстинктов, что обнаруживает себя у воспитанного человека про-рывающейся время от времени вопиющей бестактностью, хорошим щитом являют-ся манеры. Не искренние, но общепринятые.
И, наконец, нужно сориентироваться, какое значение имеют идеи в собствен-ных мотивах поведения и жизненных позициях. У каждого из нас личность более или менее зрелая, масштабная или не очень, глубокая или мелкая – эпитетов доста-точно, чтобы обрисовать некое пространство, в котором наша спонтанность обре-тает вид потребностей и интересов. Прежде всего, следует установить, на какой дистанции мы находимся от идеалов и убеждений (достичь их невозможно, но стремиться к ним – очень похвально). Неплохо было бы воспользоваться схемой, где роли вписаны в концентрические окружности, и конкретизировать, что из принципов переходит в статусы, за которые мы готовы сражаться с окружающими, а что мельчает до ролей-функций, которыми можно пожертвовать без особых огорчений. Люди, с которыми мы работаем, не любят притворства. Чаще всего они уже не боятся взаимодействовать с окружающими на уровне статусов без всякой защиты, а то и узнали собственные принципы в прямом столкновении на жизнь и смерть в прямом смысле этого слова. Так что селекция ролей – важнейшая стадия самодиагностики.
В результате у нас получается некий ландшафт (поле по К.Левину), где слабые места (вероятные источники напряжения) разбросаны, перемежаясь с сильными сторонами натуры. И наша задача так его спланировать, чтобы при соприкоснове-нии с реальностью уязвимые места были надежно защищены. Мой опыт общения с людьми (профессиональный и преподавательский) не сильно обнадеживает на этот счет. Не так уж часто приходилось мне встречать людей, способных на более или менее глубокий анализ своей индивидуальности (даже в хороших свойствах). По-этому в работе с людьми мы так легкомысленно готовы обнаруживать свои слабо-сти, пока горький опыт не придаст нам житейской мудрости. Специалисты, вла-деющие психологическими защитами столь искусно, чтобы их пациенты не запо-дозрили фальши, встречаются редко. Во всяком случае, значительно реже, чем хо-телось бы.